Неточные совпадения
— Самоубийство есть самый
великий грех человеческий, — ответил он, вздохнув, — но судья тут — един лишь Господь, ибо ему лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз, как услышишь о таковом грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя бы только воздохни о нем к Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя
молитва будет о нем.
И что тебе в том, червяк, что я, ложась на ночь спать, на
молитве вздумал ее, грешницу
великую, помянуть.
Пропели «Вечную память», задули свечи, и синие струйки растянулись в голубом от ладана воздухе. Священник прочитал прощальную
молитву и затем, при общем молчании, зачерпнул лопаточкой песок, поданный ему псаломщиком, и посыпал крестообразно на труп сверх кисеи. И говорил он при этом
великие слова, полные суровой, печальной неизбежности таинственного мирового закона: «Господня земля и исполнение ее вселенная и вей живущий на ней».
Спаси вас господи за ваши труды, почтеннейший муж Михайло Трофимыч; мы, что можем, с своей стороны на общую пользу готовы, только сами знаете, старухи сироты что в таком
великом деле могут, кроме
молитв?
Все братья окружают гроб и приемлют молитвенное положение, а
великий мастер читает
молитву...
—
Великий государь наш, — сказал он, — часто жалеет и плачет о своих злодеях и часто молится за их души. А что он созвал нас на
молитву ночью, тому дивиться нечего. Сам Василий
Великий во втором послании к Григорию Назианзину говорит: что другим утро, то трудящимся в благочестии полунощь. Среди ночной тишины, когда ни очи, ни уши не допускают в сердце вредительного, пристойно уму человеческому пребывать с богом!
Великая утрата заботы о благе родины и, как последний пример, небреженье о
молитве в день народных торжеств, сведенной на единую формальность.
Но если не оружием, то
молитвами буду участвовать в святом и
великом деле вашем.
— Бог сотворил рожденье, благословил нас; нам благодарить его, — а как благодарить? Знамо,
молитвой да трудами. Бог труды любит! Ну, ребята, что ж вы стали! Живо! Ночи теперь не зимние, от зари до зари не
велик час… пошевеливайся!..
Нельзя сказать, чтоб
великий пост проходил у нас в посте и
молитве.
Затем целые пятнадцать лет боярыня Плодомасова опять жила тихохонько. В эти пятнадцать лет она возрастила себе сокола-сына. Выходила боярыня сына, выхолила его и молодцом молодца с божьим благословением и материнской
молитвою пятнадцати лет выслала его в Питер служить государыне, слава
великих дарований которой вдохновляла и радовала Плодомасову в ее пустынном захолустье.
— Егорки — не бойся! Ты какой-нибудь заговор против страха ночного знаешь? Егорка ночному страху предан, он смерти боится. У него на душе грех
велик лежит… Я иду раз ночью мимо конюшни, а он стоит на коленках — воет: «Пресвятая матушка владычица Варвара, спаси нечаянные смерти», [«Пресвятая матушка владычица Варвара, спаси нечаянныя смерти» —
молитва, обращенная к Варваре Великомученице; считалось, что она спасает от пожаров, кораблекрушений и от всякой неожиданной опасности.] — понимаешь?
«
Великому, избранному от Бога,
Им чтимому и им превознесенну,
И скифетры полночныя страны
Самодержащему царю Борису,
С царицею, с царевичем его
И всеми дома царского ветвями,
Мы, сущие в палате сей, воздвигли,
В душевное спасенье и во здравье
Телесное, сию с
молитвой чашу.
Великую ты правду,
[Василь Андреич], говоришь. Я стар,
Заматерел в грехах; а Божье слово
В час утренней
молитвы возвышает
Мне душу грешную, и рвутся цепи,
К земле гнетущие!
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я во грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои
великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним, московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают, помянули —
Молитвою, винцом иль добрым словом.
Они наговорились обо всем, т. е. говорил собственно брат Ираклий, перескакивая с темы на тему: о значении религиозного культа, о таинствах, о
великой силе чистого иноческого жития, о покаянии,
молитве и т. д. Половецкий ушел к себе только вечером. Длинные разговоры его утомляли и раздражали.
Народ покоится в
великом граде, но для сердца моего уже нет спокойствия!» Старец проводил их с
молитвою.
Попа нет, на листу лежать не станут [За
великой вечерней в Троицын день три
молитвы, читаемые священником, старообрядцы слушают не стоя на коленях, как это делается в православных церквах, а лежа ниц, причем подкладывают под лицо цветы или березовые ветки.
К светлой заутрене в ярко освещенную моленную Патапа Максимыча столько набралось народа, сколь можно было поместиться в ней. Не кручинилась Аксинья Захаровна, что свибловский поп накроет их на тайной службе… Пантелей караульных по задворкам не ставил… В
великую ночь Воскресенья Христова всяк человек на
молитве… Придет ли на ум кому мстить в такие часы какому ни есть лютому недругу?..
— Исправой греха твоего не загладить… Многие годы слез покаянья, многие ночи без сна на
молитве, строгий пост, умерщвление плоти, отреченье от мира, от всех соблазнов, безысходное житье во иноческой келье, черная ряса, тяжелы вериги… Вот чем целить грех твой
великий…
Вынула знахарка косарь из пестера и, обратясь на рдеющий зарею восток, велела Тане стать рядом с собою… Положила не взошедшему еще солнцу три поклона
великие да четыре поклона малые и стала одну за другой
молитвы читать… Слушает Таня —
молитвы все знакомые, церковные: «Достойно», «Верую», «Богородица», «Помилуй мя, Боже». А прочитав те
молитвы, подняла знахарка глаза к небу и вполголоса особым напевом стала иную
молитву творить… Такой
молитвы Таня не слыхивала. То была «вещба» — тайное, крепкое слово.
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без
молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь — от Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам велит помогать тебе…
Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу во славу, Божьему народу во здравие, от лютых скорбей во спасение.
Религиозный гений необходимо есть и
великий молитвенник, и, в сущности, искусству
молитвы только и учит вся христианская аскетика, имеющая высшей целью непрестанную («самодвижную»)
молитву, «
молитву Иисусову» или «умное делание» [Учением о
молитве полны произведения церковной аскетики, в частности творения св. Макария
Великого, Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Тихона Задонского, церковных писателей: еп.
С радостной вестью Варвара Петровна поспешила к своим богаделенным и велела им, готовясь к
великому делу, пребывать в посте,
молитве и душевном смирении.
Тихо и ясно стало нá сердце у Дунюшки с той ночи, как после катанья она усмирила
молитвой тревожные думы. На что ни взглянет, все светлее и краше ей кажется. Будто дивная завеса опустилась перед ее душевными очами, и невидимы стали ей людская неправда и злоба. Все люди лучше, добрее ей кажутся, и в себе сознает она, что стала добрее и лучше. Каждый день ей теперь праздник
великий. И мнится Дуне, что будто от тяжкого сна она пробудилась, из темного душного морока на высоту лучезарного света она вознеслась.
Гаснут восковые свечи перед образами, сильнее пахнет воском, в полумраке красными огоньками мигают лампадки, народ начинает выходить из церкви. На клиросе высокий седой и кудрявый дьячок, по прозванию Иван
Великий, неразборчивым басом бормочет
молитвы. Выходит батюшка, уже не в блестящей ризе, а в темной рясе, только с епитрахилью, становится перед царскими вратами. И бурно-весело, опьяненный радостью, хор гремит...
«
Великий строитель вселенной, творец и начертатель всего существующего, уподобляется какому-нибудь жалкому ремесленнику, который так плохо знает свое дело, что постоянно приходится призывать его для того, чтобы он перестраивал собственную свою машину, устранял ее недостатки, пополнял ее недосмотры, направлял ее ход!» На этом я строил свои доказательства бессмысленности всяких
молитв.
Величественную и стройную картину представлял из себя храм святой Софии, основанный князем Владимирским, сыном Ярослава
Великого, оставшийся доныне единственным памятником древнего Новгорода, когда благочестивый архиепископ, облаченный в крещатую ризу, с паствой своей преклонил колена перед алтарем и клир умилительно запел
молитву: «Царю небесный».
По окончании поздравлений духовник великокняжеский стал говорить
молитву, затем поставил под иконами водоосвященные свечи, освятил воду и, обернув сосуд с нею сибирскими соболями, поднес ее
великому князю, окропил его, бояр и всех находившихся в палате людей.
Великий князь встал, приложился к животворящему кресту и поднятому из Успенского собора образу святого великомученика Георгия, высеченному на камне [Этот образ вывезла из Рима
великая княгиня Софья Фоминишна.], а за ним стали прикладываться другие.
Еще в ночь под этот
великий праздник, во время
молитвы, у него внезапно явилась мысль посетить на другой день Новодевичий монастырь, отслушать обедню и проститься с могилою его приемной матери, княгини Анастасии Прозоровской.
При богослужении читалась о нем следующая
молитва: «Помолимся, да Господь Бог наш Иисус Христос просветит и наставит
великого нашего магистра (имя рек) к управлению странноприимным домом ордена нашего и братии нашей и да сохранит его на многая лета».
Царь и
великий князь всея Руси Иоанн Васильевич покинул столицу и жил в Александровской слободе, окруженный «новым боярством», как гордо именовали себя приближенные государя — опричники, сподвижники его в пирах и покаянных
молитвах, резко сменяющихся одни другими, и ревностные помощники в деле справедливой, по его мнению, расправы с «старым боярством».
— Бурятская легенда, — сказал он, — говорит, что один бурятский святой постоянно молился около этого места, простаивая на коленях по целым суткам,
Великий Дух, довольный такой усердной
молитвой, обратил его в скалу и поставил на страже любимого им моря.
Величественную и стройную картину представил из себя храм святой Софии, основанный князем Владимиром, сыном Ярослава
Великого, оставшийся доныне единственным памятником древнего Новгорода, когда благочестивый архиепископ, облаченный в крещатую ризу, с паствой своей преклонил колено перед алтарем и клир умилительно запел
молитву «Царь Небесный».
«Вдруг, когда после громкого пения в церкви сделалось тихо, и слышались только
молитвы, вполголоса произносимые священником, раздался какой-то легкий стук за дверями, — отчего он произошел, не знаю, помню только то, что я вздрогнул и что все, находившиеся в церкви, с беспокойством оборотили глаза на двери; никто не вошел в них, это не нарушило молчания, но оно продолжалось недолго — отворяются северные двери, из которых выходит
великий князь Николай Павлович, бледный; он подает знак к молчанию: все умолкло, оцепенев от недоумения; но вдруг все разом поняли, что императора не стало, церковь глубоко охнула.
Это слово, с твердым упованием выговоренное, смутило и пустосвята. Он старался освободиться от уз, в которые сковало его это
великое слово, сотворив обычную свою
молитву...
По окончании поздравлений, духовник великокняжеский стал говорить
молитву, затем поставил под иконами водоосвященные свечи, освятил воду и, обернув сосуд с нею сибирскими соболями, поднес ее
великому князю, окропил его, бояр и всех находившихся в палате людей.
Великий князь встал, проложился к животворящему кресту и поднятому из Успенского собора образу св. великомученика Георгия, высеченному на камне [Этот образ вывезла из Рима
великая княгиня Софья Фоминишна.], а за ним стали прикладываться и другие.
Духовная ли натура их была так создана, настроили ли ее беседы старой набожной няни о
великих христианских сподвижниках и рассказы о страданиях матери их, которая, как святая, несла свой крест, чтение ли духовных книг и церковное служение укрепили их в этом благочестивом направлении, — так или иначе, Даша и Павел с годами почувствовали, что теплая
молитва к Богу — высшая отрада человека.
— Девочка что-то больно кричала, как стали ее крестить, но потом росла себе пригожая и смышленая, только смаленька все задумывалась да образов боялась и ладану не любила. А как вошла в пору да в разум, порассказал ей неведомо кто, как отец потерял
молитву ее. С того дня ей попритчилось, и стала она кликать на разные голоса. Вот ее-то, бедную, видели вы. Кажись, теперь нечистому недолго в ней сидеть. Помощь божья
велика нам, грешным. А вы помните, други мои, слово дурное и хорошее не мимо идет.
Он чистым хотел быть для
великого подвига и еще неведомой
великой жертвы — и все дни и ночи его стали одною непрерывною
молитвою, одним безглагольным излиянием.
И страсть ее побеждала целомудренного попа. Под долгие стоны осенней ночи, под звуки безумных речей, когда сама вечно лгущая жизнь словно обнажала свои темные таинственные недра, — в его помраченном сознании мелькала, как зарница, чудовищная мысль: о каком-то чудесном воскресении, о какой-то далекой и чудесной возможности. И на бешеную страсть попадьи он, целомудренный и стыдливый, отвечал такою же бешеной страстью, в которой было все: и светлая надежда, и
молитва, и безмерное отчаяние
великого преступника.
Подвизался Гриша житием строгим; в
великие только праздники вкушал горячую пишу, опричь хлеба да воды ничего в рот он не брал. Строгий был молчальник, праздного слова не молвил, только, бывало, его и слышно, когда распевает свои духовные псалмы… И что ни делает, где ни ходит, все
молитву господню он шепчет.
И видит: оставшись в манатейке и в келейной камилавке, хотя и был истомлен трудным путем, непогодой, на
великое ночное правило старец остановился, читает положенные по уставу
молитвы. Час идет, другой, третий… Гришу сон клонит, а старец стоит на
молитве!.. Заснул келейник, проснулся, к щелке тотчас — старец все еще на правиле стоит.
И загнанные в катакомбы, мы будем продолжать себя чувствовать сынами России и будем верны
великой русской культуре Пушкина и Достоевского, подобно тому, как мы будем продолжать себя чувствовать христианами и сынами церкви и после того, как гонения на Церковь Христову загонят нас в катакомбы и там придется нам творить свои
молитвы.
— Отчего вы так грустны, Катерина Эдуардовна? — повторял он, как жалобную песню, как тихую
молитву отчаяния, и вся душа его билась и плакала в этих звуках. Грозный сумрак охватывал ее, и, полная
великой любви, она молилась о чем-то светлом, чего не знала сама, и оттого так горяча была ее
молитва.